СЕЙ ДЕНЬ ТОРЖЕСТВУЙТЕ...
Ангел пролетел.
Он летел по небу,
Людям песню пел.
Все люди ликуйте!
В сей день торжествуйте
Днесь Христово Рождество!
...Было весело. Блиндаж, вторая линия обороны... над головой бетонные плиты, около метра земли... в «буржуйке» трещат поленья... её передали из Николаева... кажется оттуда... с судостроительного завода... На её железном боку кто-то выжег горелкой надпись: «Вернитесь живыми»...
Закипел чайник. Из закопченного носика вверх рванули густые струи белого пара. Они потянулись к той стене, на которой висел расписанный пожеланиями побратимов двухцветный флаг и детские рисунки.
Кто-то скинул крышку и закинул в парящее нутро несколько горстей чая. В воздухе тут же разлился приятный аромат.
Больше всех сегодня говорил Бочи. Его черные глаза азартно блестели, тонкие руки эмоционально дирижировали. Будто перед Бочи не солдаты сидят, а музыканты из родного оркестра...
-А-а-а! Ты нэ можешь панят! - кавказский акцент, экспрессия в голосе, яростная мимика. Бочи рассказывал об алило. - Мой атец... он... он... Эх! Как он паёт! У-у! Голёс, как могучий вэтер... Ва!
-Верю, конечно, верю, - улыбался в усы рыжеватый Чайка, снимая чайник с огня. - Ёпта! Горячий...
Его круглое лицо стало ещё больше походить на румяный блин. Бочи встал и оттопырил локоть, словно собирался сказать тост:
-Меквле… уважаемый гост... он встаёт и произносит слова балагасловнения... благассс…
-Благословения, - поправляет автоматически Чайка.
-А патом... Ва! А потом…
-А у нас... а у нас.., - пытался встрять лохматый Крут, но у него не выходило. Не слышали.
Тогда он резко встал и, отставив автомат к стене, громко затянул «Пане господарю». Звонкий голос заставил всех улыбнуться и тут же замолчать.
-Застеляйте сто-о-олы, да всэ кы-лы-ма-а-а-мы... ра-дуй-ся... Ой, радуйся, зе-э-э-млэ...
Кончил Крут под дружные аплодисменты.
-Маладец! - Бочи горячо обнял товарища. - Маладец... Ва!
Самый младший из мужчин, Белый, поправил ремень и куда-то отошёл. Через некоторое время он вернулся с небольшой бутылочкой из тёмного стекла, горлышко которой было запаяно сургучом.
-Брат передал, - застенчиво улыбнулся Белый. Редкая тонковолосая бородка придавала парню глуповатый вид. - Это нашенское... батя в прошлом году делал...
Сказал, а у самого перед глазами виноградник... пологий склон... внизу ласковое море...
Боже ж ты мой! Как же кажется, что это всё было давно! А на самом-то деле... Н-да! - Белый вмиг погрустнел.
Чайка взял бутылку и покрутил её в руках.
-Отец Дмитрий, - начал солдат, лукаво щурясь, - наш местный священник, как-то говаривал... что коли для благости дела... то можно... но чуток... абы не превращать празднество в пьянку.
Все дружно рассмеялись.
Послышался шорох и в блиндаж спустился лейтенант с позывным Британец. Одет он был в новёхонькую «гелетеечку». Командир живо струсил снег с плеч, снял каску и громко чихнул, не успев прикрыть рот рукой.
-Твою налево! - просипел он, как бы извиняясь.
-А будьте здоровы! - проговорил Чайка, живо пряча бутылку за спину.
Сам же подумал: «Во нюх какой! Чует, где наливают».
-Спасибо, - кивнул Британец. - Был у «медведей» в бригаде... наших смежников... Иду, ветер воет, а тут слышу - вы поёте... Празднуете?
-Так это... ведь сегодня вечер-то какой? Особый!
-Ну да, ну да, - отчего-то вздохнул лейтенант.
Он кинул взгляд на самодельный стол, где лежала нехитрая армейская снедь.
-Угощайтесь и вы, - тут же предложил Крут. - Не двенадцать блюд, а всё же...
-Спасибо, я позже. Вы ешьте... не обращайте внимания...
Британец прошёл в дальний угол, сел спиной к ребятам и развернул карту.
Солдаты переглянулись. Чего это командир смурной такой? Случилось чего?
Белый взял смелость и вдруг спросил:
-А вы кем раньше были? Ну, до всего этого... до АТО?
Лейтенант напрягся. Его спина моментом выпрямилась. Последнее слово ему не нравилось. Это было видно невооружённым взглядом.
«Война, а не АТО», - подумал он про себя.
А вслух же ответил:
-Да так, - и неохотно пожал он плечами, мол, занят я. Изучаю оперативную обстановку.
Британец откашлялся и склонился ещё ниже к карте. Он взял карандаш, сделал какую-то пометку. А потом незаметно вытянул старенькую мобилу и глянул на последний звонок, сделанный полчаса назад. Губы тихо прошептали надпись: «Жена»...
В это время Бочи тихонечко откупорил бутылку, понюхал её содержимое... Вино... домашнее... пахучее...
«Почти как у нас», - вздохнул Бочи.
Первому осторожно налили Круту. Тот тихо выдохнул, косясь на широкую спину командира, и осушил кружку.
-Ну? - одними бровями спрашивали все.
-Во! - показал Крут. - Словами не передать... Вот, что значит домашнее...
И это всё без слов. Но товарищи поняли.
-Скажите, командир, а вы когда-нибудь колядовали? - спросил Чайка, доставая сигареты.
-Не помню, - глухо буркнул тот, пряча мобильник.
-Так вы, может, и колядок не знаете?
Британец пожал плечами.
-А у нас в Милечке... эх.., - тут Чайка подкурил и блаженно улыбнулся. Что «у нас», он так и не сказал. - A вчора з вячора засвяцила зора, - грубоватым голосом попытался он запеть. - A вчора з вячора засвяцила зора... Зора засвяцила... зора засвяцила...
Чайка резко замолчал и развел руками.
-Не выходит... не выходит из меня певец, как... как... Эх! Вот бы домой...
-Вернемся… ещё, - бросил лейтенант чисто рефлекторно. Было видно, что слова эти – обычная дежурная фраза. Сколько и кому только он её не говорил.
Британец сделал вид, что внимательно изучает карту. Было ясно, что он намеренно сидит спиной, чтобы не видеть, как ребята натихую тянут вино.
Бочи довольно поглаживал свою жесткую седеющую бородку. Пришла его очередь. Он торжественно встал, отставил локоть и задорно по-молодецки осушил кружку. Сразу вспомнился родной Бакуриани... В груди больно защемило. Бочи открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог. Неожиданно все силы оставили этого гордого человека.
Он задумчиво потёр бороду и присел на место.
Бакуриани... вечер... стройный могучий голос отца... и ещё нескольких его товарищей... А на праздничном столе домашний сыр, и ещё поросенок с аджикой... А тут: консервы, колбаса... хлеба нет... не довезли...
Британец вдруг выпрямился и громко прочистил горло.
-Учитель... я...
-Что? - не поняли все. Парни замерли, переглянулись.
-Я учитель... истории...
-А вы откуда вообще?
-Да всё отсюда...
Солдаты вновь переглянулись, так не поняв сути сказанного. А Британец прошёлся рукой по выбритой макушке.
-Был учителем, стал... стал... Н-да! - лейтенант опять прочистил горло.
Глаза бойцов зажглись удивлением… и даже недоверием. А лейтенант подумал, что война всегда была грязным делом… грязным и подлым… и противоестественным…. Нормальный человек ведь никогда не должен её хотеть… войны… Не хотеть стать тем, в кого она намеревается тебя превратить. Даже здесь надо быть человеком… Всегда!
-А колядки у нас тоже поют, - ответил лейтенант.
Солдаты улыбнулись. Улыбнулся и командир.
-Рождество Христово, - вдруг послышался его глуховатый, но мелодичный голос, - Ангел пролетел...
Пел он твёрдо, чисто. При этом Британец полуобернулся к своим товарищам, но глядел куда-то вверх, сквозь бетонные плиты низкого потолка.
Рождество Христово!
Ангел пролетел.
Он летел по небу,
Людям песню пел.
Все люди ликуйте!
Днесь Христово Рождество!
Все люди ликуйте!
В сей день торжествуйте
Днесь Христово Рождество!
Взгляд лейтенанта стал недвижимым, как у греческой статуи.
Никто не знал, что пробегало перед внутренним взором Британца. Никто не видел, что сейчас он сидит в своей маломерной квартирке у пушистой пахучей пихты, а напротив задорно поёт Софийка. Она для образа натянула на спину розовые крылья, взяла в руку «волшебную палочку» и, чуть картавя (совсем чуток), старательно выводила:
Я лечу от Бога
Радость вам принёс,
Что в пещере бедной
Родился Христос.
Скорей поспешайте
Младенца встречайте
Новонарождённого.
Скорей поспешайте
Младенца встречайте
Новонарождённого.
Крут, сидевший ближе всех к командиру, отчего-то вдруг нахмурился. Его брови сошлись на переносице, глаза ушли в пол.
Тихая звездная ночь, снег хрустит под ногами. Шаг... второй... третий... вон и хата... жёлтый свет лампочки в окошке... Крут остановился, втянул носом морозный воздух родного Тыврово.
О, Господи! Как же здесь хорошо...
Сердце ёкнуло. И тут где-то забрехали собаки. Скрипнула дверь и на пороге возникла сутулая фигура бати. Он приложил руку к глазам, всматриваясь в ночь. Потом чуть по-стариковски покашлял и что-то прошептал себе под нос... За ним видна мама...
Глаза сильно обожгло. Крут закусил ладонь, но вдруг сие марево разорвалось... пропало...
Лейтенант взялся за новый куплет:
Пастухи к вертепу
Раньше всех пришли.
И Младенца Бога
С Матерью нашли.
Стояли, рыдали,
Христа прославляли,
Новонарождённого.
Стояли, рыдали,
Христа прославляли,
Новонарождённого.
Софийка поёт громко. Лицо её серьёзное, на лобике появилась детская рябь сосредоточенности. Британец пытается улыбнутся... выходит плохо... Жена незаметно толкает его в бок, мол, ну улыбнись же. Напрягись.
Тут вместо Британца улыбнулся Белый. Командир сейчас напоминал ему старшего брата. Тот же рост, похожее телосложение... и даже голос...
Да, есть в нём что-то от брата... Сейчас подмигнёт, мол, как дела, Белый? Чего такой кислый? Айда со мной!
Возьмёт гитару, выйдет во двор, сядет на старую скамью. Вокруг ребята, девчонки... смех, шутки... Брат приосанится, обопрётся и сосредоточенно даст первый аккорд. Все разом замолчат... будут слушать...
Его голос чуть хриплый, но бархатный. Он подобен ветру, проползающему под рубаху. По спине тут же побегут «мурашки»... И слова, и тембр – всё продирает аж до мозга костей... Вот сильный же голос:
А волхвы,
Увидя яркую звезду,
Пришли поклониться
Богу и Царю.
На колени пали,
Христу дары дали
Злато, смирну и ливан.
На колени пали,
Христу дары дали…
«…злато, смирну и ливан, - повторил в уме Чайка. - Пожалуй, кроме меня никто из этих парней «Завет» и не читал... О, Боже, Боже! Видишь, как оно в жизни-то повернулось? Кто бы мог подумать?»
Как всякий нормальный человек он хотел, чтобы все уже закончилось. Но не лишь бы как… Не лишь бы как!
Этого хотел бы и Гарри… и братья Лялины… Гусар… Тягач… и Прокурор… и Ксюша…
Тут Чайка словно головой стукнулся. - Бедная девчонка, ей бы с детишками возиться, а не с нами… Н-да, возиться… Могла бы возиться, растить… могла бы…
Сколько их всех было? – Чайка закусил губу. Память открыла окошко, показала крохотные «фото» погибших товарищей, мол, смотри сколько… Потом снова закрылась у себя, бурча, как старуха: «Помни, брат… всё помни…»
Чайка по привычке сложил руки в замок и прошептал: «Прости нас, грешных».
А потом вдруг провёл параллели с давешними событиями в Вифлееме и нынешними.
«Схоже! Как всё схоже... Вернусь домой, - давал себе зарок Чайка, - и обязательно пойду к отцу Дмитрию в послушники. В конце-то концов, надо быть ответственнее... надо...»
А лейтенант продолжал петь. На его висках проступили маленькие жемчужины пота, хотя тут не было жарко.
Ирод злоречивый
О Христе узнал,
И убить младенца
Воинов послал.
Детей всех...
Голос резко оборвался. Солдаты все как один подняли взгляд на лейтенанта.
А тот стоял с открытым ртом, всё также глядя вверх. Его кадык дёрнулся вверх-вниз, глаза заблестели.
-Ирод злоречи-и-и... хммм… Ирод зло-ох… хммм…
Британец вновь попытался начать петь, но голос предательски пискнул и заглох. Командир закусил губы и тихо засопел. Что-то блеснуло на щеке...
В звенящей тишине было слышно, как снаружи завывает ветер. Слепая ночь кружила снежные вихри, засыпая землю.
Бочи сделал неуверенный шаг вперёд и коснулся плеча командира. Британец тут же дёрнулся, сбрасывая оцепенение и уже совершенно другим, каким-то чужим голосом продолжил:
Ирод злоречивый
о Христе узнал,
И убить младенца
Воинов послал.
Детей всех убили,
Мечи притупили,
А Христос в Египте был.
Детей всех убили,
Мечи притупили,
А Христос в Египте был.
Это уже пела не Софийка. Не было рядом ни до одурения сладко пахнущей пихты... не было жены... праздничного стола... Перед глазами маячил серый бетонный потолок. И глухое эхо отражалось от него книзу, в чавкающую грязь...
Все встали. Белый, даже сам не зная отчего, схватил за руку Крута. Сжал её до остервенения. Крут взялся за Чайку, тот за Бочи...
Все мы согрешили,
Спасе, пред тобой,
Все мы, люди, грешны
Ты Один Святой.
Прости прегрешения,
Дай нам избавленье,
Днесь Христово Рождество!
Прости прегрешения,
Дай нам избавленье,
Днесь Христово Рождество!
Лейтенант снова замолчал. Он поднял свою серую ладонь и вытер незаметные жемчужинки слезинок в уголках своих красивых глаз. Потом повернулся к товарищам и прошёлся по каждому будто рентгеном.
Что тут говорить? Немного осталось тех первых... кто пришёл сюда... Ох, как немного.
Все они разные... молодые... старые... городские… сельские... местные... да и из других краёв... И всех ведь объединяет одно.
Командир открыл рот и громко затянул:
Рождество Христово!
Ангел прилетел.
Он летел по небу,
Людям песни пел.
Все люди ликуйте!
В сей день торжествуйте
Днесь Христово Рождество!..
Снаружи по-волчьи завывал морозный ветер, сыпал снег. И в редких промежутках затишья над полем неслось:
Все люди ликуйте!
В сей день торжествуйте…
Днесь Христово Рождество...
2015 г.
