Картофельное поле
грустные сказки
Как весело в поле весной! Уже ласково блещет солнышко, уже приветливо зеленеет первая трава, уже птицы, неугомонные жители высоколиственных ветвей, чащоб и гнездовий, в отрадно чудной синеве небосклона оглашают окрестности бессмертно блаженною песнью своею: "Весна пришла"!
Как весело в этакую-то пору сажать в поле картофель! Каждую весну, лишь только природа, добрая и щедрая матушка природа, милостиво забирала последние тучки с упругого полотна Божественных небес, лишь только земля, прелая, наполненная живительной влагой земля, пробуждалась томно мечтательной силой плодородия и возрождающего искушения, лишь только картофель, благополучно переживший зиму в сумрачном уюте тесных крестьянских погребов, лишь только картофель начинал выпускать нежные побеги первых колец, крестьяне Ларс и Нильсен снаряжали свою исхудалую лошадёнку на работу.
В поле! В поле! Навстречу дуновению тёплого ветерка, жужжанию проснувшегося шмеля и запаху желтяво расцветшего одуванчика.
Нужно ли говорить, что весёлым роем дум, что восторгом предчувствия и радостного ожидания оживало тогда сердце не одних только неугомонно хлопотливых крестьян? Об этом-то дне мечтали все! И крестьяне, и исхудало застоявшаяся лошадёнка, и даже тесно напиханный по плетёным корзинам картофель!
О, всякая из картофелин представляла себя как можно быстрее закопанною в благодатную рассыпчатость отборнейше песчаного суглинка, всякая из картофелин предполагала, что прикопают её, по возможности, с каким-нибудь галантным кавалером, клубнем пристойного происхождения и размера, всякая из картофелин была просто уверена в благополучии предстоящего семейного счастья, каждая из картофелин безудержно рисовала в своём воображении картины одну приятнее и прекрасно увлекательней другой.
Вообще же мы очень мало знаем (скорее просто догадываемся) о жизни картофельного сообщества. В картофельном сообществе также не все равны. Есть клубни, которым посчастливилось родиться чуть ли не в центре картофельного поля, и есть клубни, родившиеся где-нибудь в захолустно провинциальном отдалении, где-нибудь на краю картофельных владений. О тех же бродягах, которым судьбою было определено прорости в глуши и запустении межевой борозды, это-то картофельное сообщество и вовсе отзывалось неблагосклонно да осуждающе, называя их невежественными мужланами и зеленобокой деревенщиной.
Картофель, произрастающий в центре поля, справедливо считался элитой тамошнего общества и по статусу приравнивался к именитым жителям столицы. Да и сам центр поля в разговорной речи картофеля, который, сознаемся чистосердечно (вероятно, из-за оседлого его образа жизни), был не слишком премудро искушён по части подробностей географического мироустройства, так вот, этот-то центр именовался не иначе как Копенгаген. Особенно же часто этим Копенгагеном, с важной значимостью взоров и голоса, любили щегольнуть состоявшиеся, разросшиеся до невероятных размеров матроны семейств и их круглобоко хорошенькие, набирающиеся свежести и сил дочери, молоденькие девушки-картофелинки. Им очень нравилось нараспев тянуть это слово Кооопенгааген. Кроме того, между матронами и краснощёкими девицами считалось, что чем чаще произносится это слово, тем большего веса и неподражаемо оригинальной ценности приобретает картофелина в глазах общественного мнения вообще и каждого отборно взятого клубня-мужчины в отдельности.
Но даже те из картофелин, которые не могли похвалиться картинным соблазном пышнотело закруглившихся боков и видом заманчиво налитых зрелых форм, даже эти болезненно иссушенные картофелины любили вспомнить в разговоре это модное Кооопенгааген. Было правилом дурного тона, не вспомнить Кооопенгааген, не блеснуть знанием Кооопенгаагена, не расцветить свою речь пикантной свежестью Кооопенгаагена, этого обязательного к употреблению, приятного и отменно учёного словечка.
Нет нужды говорить, что общество в центре поля отличалось изыском понятий и вкуса. Всё самое изящное и возвышенное, премудро оригинальное и невообразимо яркое, всё, что только можно было себе представить в самых смелых и дерзновенно неисповедимейших мечтаньях, всё это встречалось и развивалось здесь и единственно здесь.
Роскошь утончённого сантимента, лёгкость артистично неповторимого аристократизма, фигуры одушевлённо неподражаемых языковых конструкций – именно это было безусловным и обязательнейшим признаком рождённого в центре поля картофеля.
Надо бы ещё отметить, что, как правило, столичный клубень, проживающий в самом центре поля и удачливо женившийся на приятного вида, прелестно округлившихся телесных форм девушке-картофелине, приобретал значение почтенного отца обширно разрастающегося картофельного семейства. Семейства со своей достохвально упоминающейся в анналах, запечатлённой в вековых хрониках родословной, гордой вязью неисповедимо запутаннейшего семейного древа и завидной легендарностью исторически достоверного преданья.
Вообще родовитость и знатность происхождения имели в этом обществе первостепенную важность. Оттого-то истории особо прославившихся клубней, или невероятно и по-особенному разросшихся картофелин изустно передавались из рода в род и были предметом зависти и тщеславного соперничества. Впрочем, и то, что почти все эти предания имели благостный характер надуманно преувеличенных воспоминаний, предположений, а то и вовсе неосторожно увлекательнейших догадок.
Когда в середине лета проходившие полем крестьяне Ларс и Нильсен подкопали один из кустов в самом центре поля и увидели достойно набирающий вес и силу, правильной овальной формы гигантский клубень, один из них сказал: "Посмотри-ка, дружище, какой замечательный картофель растёт на нашем поле этим летом! Знатный будет урожай, а этот клубень и вовсе может попасть на королевский стол! Клянусь тебе, я готов присягнуть – именно такие клубни достойны трапезы Его Величества!"
Нужно ли объяснять, какую значимость приобрёл этот куст картофеля в глазах тамошнего столичного общества! Слух о достоинстве и чуть ли несомненной его избранности тут же разнёсся полем. Все только и говорили, что об родовом древе почтенного семейства, его знатности, прошлых и предстоящих заслугах. Все жители, ближние и дальние соседи, с увлечением будоражащего смакованья обсуждали громкую столичную новость, в завистливом предположении фантазий наверняка и точно рисуя картины будуще потрясающей судьбы молодого клубня, которому крестьяне напророчили графский титул, предстоящие знакомство, да и вовсе наиприязнейшую дружбу с королём!
В самом же семействе слова Ларса и Нильсена вначале привели к сумятице, впрочем, весьма приятного рода. Затем же все вдруг вспомнили, что какая-то старуха, сморщенная полусгнившая картофелина, когда-то давно предсказала кому-то из их дальних родственников капризность приключенческих испытаний, печальную таинственность невзгод, многочисленно жесточайшие дожди, громы, грады и заморозки, а после, в конце – поцелуй то ли короля, то ли королевы, то ли королевских садовода и конюха вместе.
Картофельное сообщество решило, что над этим нашим кустом картофеля царит благословенный знак провиденья, что над взрастающим клубнем явственно читается опека высших сил, что в таинственнейших скрижалях… Впрочем, мало ли чего могут не понапридумать ближние и дальние соседи, самое главное, что сам подрастающий клубень в это истово уверовал и вёл себя прилично подобающим образом. Нет, в нём не развилась ни на кроху заносчивость высшести, просто, наш мальчуган уверенно и с достоинством знал, что богоизбран, что выбор судеб не случаен и что, во всяком случае, достоин по притязательному доброхотству своих юно округляющихся бочков на признательное уважение, почёт и, возможно, даже орден дубового клёна от своих восторженных, неизбежно благодарных сограждан...
Так минуло лето. Уже осень начала напоминать о себе зачастившей грустью лирично звучащих, холодных дождей, уже стаи крикливых гусей да уток потянулись к югу, уже солнышко скупее и реже выглядывало из-под тяжёлого полога нависших облаков...
В один из погожих осенних деньков крестьяне Ларс и Нильсен снарядили свою устало истощавшую лошадёнку копать картофель. Всякая из картофелин, дожившая до осеннего картофелекопания (именуемого в тамошнем обществе "Возрождением"), с предчувствием затейливого любопытства загадывала свою будущую судьбу: куда попадёт, в погреб богатого или, наоборот, бедного дома, и не повредят ли железным плугом её ранимо неповторимые, закруглившиеся бока, и будет ли уютен, тёмен да счастливо не посещаем мышами погреб, в котором, возможно, предстоит переждать долгую зиму.
Молодой клубень, разросшийся к этому времени до великолепия телесного своего совершенства, спокойно ожидал дня Возрождения, совершенно справедливо веруя в приятную будущность неминуемого знакомства с королём. Сцена прощания с картофельным сообществом была короткой и не особо печальной. Весь картофель (столичные жители, жители захолустья и даже зеленобокая деревенщина), весь картофель был выкопан, засыпан по объёмистым корзинам и вывезен с поля. Урожай был продан перекупщику из ближайшего городка. Здесь картофель, скупленный у многих крестьян, был перемешан и отсортирован.
Наш клубень попал в компанию молодых, дюжих здоровяков. Каждый держался особняком, каждый был себе на уме, каждый был занят исключительно собой, каждый, глядя на счастливый вес телесно избыточного своего благополучия, гордился собой и ценой, по которой таких здоровяков скупали у перекупщика. Но даже среди этой великолепно зрелой компании наш мальчуган помнил о пророчествовании прекраснодушных крестьян, предопределении своего призванья и готовился к сцене торжественного знакомства с Его Величеством Королём сказочного королевства.
Наконец и он был продан. Дом, в который завезли на телеге корзины с картофелем, показался ему верхом роскошества и очаровательной помпезности. Наряды слуг и дворовых людей – эталоном вычурности и красоты. Ржание лошади – образцовым тенором, достойным звучания на славной сцене лучшего королевского театра. Юноша добродетельных форм и осанки пребывал в совершеннейшем предвосхищении чего- то важного и значимо счастливого.
И не суть важно, что корзины были завезены в дом городского купца средней руки и достатка. Для жителя картофельного Кооопенгаагена и этого было достаточно. Лежание среди многих картофелин в тесном и пыльном чулане наш клубень понимал как подготовительно необходимейший период к представлению Его Величеству.
Но вскоре и это прошло. Клубень с доброй дюжиной других картофелин был изъят из пыльной корзины, затем их обмыли и сварили. Повар так и говорил: сварили в мундирах! Разве могло быть сомнение в великой значимости предстоящего! После, при блистанье многих свечей, торжественно и важно картофель в мундирах был подан на ужин купцу и его семейству. Не буду описывать роскошь гарнира и сладкий звон бокалов, сопровождающий этот знатный ужин. Так был съеден наш замечательный молодой клубень с распрекрасно округлившейся завершённостью приятно совершенных боков.
Следующей весной крестьяне Ларс и Нильсен вновь снаряжали по старинке свою исхудалую лошадёнку на работу в поле. Вновь всякая из картофелин представляла себя как можно быстрее закопанною в благодатную рассыпчатость отборнейше песчаного суглинка. Вновь всякая из картофелин предполагала, что прикопают её, по возможности, с каким-нибудь галантным кавалером, клубнем пристойного происхождения и размера.
Впрочем, и то, у картофеля, тесно разложенного по знакомым уже читателю корзинам, только и было теперь разговора как о легендарной судьбе своего юного соплеменника. Картофелины теперь только и рассказывали одна другой о дружбе, искренно доверительнейшей, сердечно легендарнейшей дружбе молодого жителя Кооопенгаагена с Его Величеством королём всех сказочных земель. Причём всякий раз эти рассказы обрастали живым свидетельством новых подробностей и эпохально важнейших деталей о капризности приключенческих испытаний, о печальной таинственности невзгод, о многочисленно жесточайших дождях, громах, градах и заморозках, выпавших на долю горемычного, всё побеждающего героя. И имя его было навечно занесено в анналы завидно легендарного, исторически достоверного преданья…