Фельдфебель", "лавочница" и "комсомолочка
- Я – писатель… Успешный, н-да… хотя и не гениальный. А хотелось бы? Будем честными с собой – хотелось бы. Я знаю, как завлечь и развлечь. И отвлечь, ха-ха. Что за дъявольская мысль пришла? Разве я их отвлекаю? От чего? Что за белиберда. Я избавляю – от скуки, от невежества – лекарь затхлости и застоя. А так – движение, хоть и на одном месте, вокруг одного "героя", но какое разнообразие вариантов! Захватывает? Конечно. Он-она – всегда победитель. Следуй за победителем. М-да. Я устанавливаю, что есть, кто есть «победитель». Заманчиво? Не то слово! Владеть умами, помыслами масс, простите, уважаемых читателей – на это меня и поймал… фельдфебель…
Он не знает, что я его так называю, в уме, конечно. Издательский дом «Маск-маска». Я, как Иуда, купился за «тридцать серебряников». - два млн. долларов. Валентин, он же «фельдфебель», протянул мне вексель и я продал свою душу, свою волю, свою свободу. Он стал моим финансовым директором, финансовым распорядителем. Он знает, что я его ненавижу, но знает, что я - безвольный, купленный, потому безопасный. Я слишком врос в это все, чтобы попробовать трепыхнуться.
О чем я? Да, талант. Талант - это дар, это инструмент! О, мой первый роман! Трепет чувства, новизны, восторга собой! Но они умеют работать с новичками, особенно материально нуждающимися. Бедность – большая дрянь. Место больших искушений.
Издательство купило права на мои произведения на….да, на много лет вперед. Оно стало управлять процессом – давать идеи, цели, сюжеты, а моя задача стала – красиво оформить, чтобы выглядело съедобно. Я стал проповедником пошлости и аморальности. Я вошел в круг членов «церкви Сатаны», узнал дно безчеловечности. Сказали, что автор должен все узнать на собственном опыте. Я утверждал, что не все надо узнавать на своей шкуре, для этого автору дается фантазия. Но фельдфебель был настойчив, и я «пал». Я когда-то так любил православные колокольные перезвоны! Булгаков, полагаю, удивленно взирает сейчас с небесных высот на эти «балы современных, безумных Воландов». Что, брат, не ожидал? То-то же. Прописка хозяина преисподней получена не там, где ты писал свое пророчество, а в другом местечке, где потеплее, прошло каких-то тридцать лет и вот – у него официальная резиденция, «Воланд» получил паспорт, правда, уже под другим именем и с новым гражданством, . Воланд Булгаковский, видимо, знал и это… Писатель, думается мне, все же верил, что это только его фантазия…Я не мог смотреть на себя в зеркало, потому что видел там какие-то «хари», а не свое лицо. Я был в ужасе, но покончить с собой не решился. Трус, даже для этого – я трус. Я прославлял их ценности, я антигероя делал героем, примером для подражания… Мои книги растлевали умы, попирали нравственность и мораль общечеловеческую. Есть ли мне прощение? И будет ли?.. Я понимал, что лечу в пропасть… И не было спасительной соломинки, не было сучка, за что мог бы ухватиться, рядом – такие же летящие вместе со мной к гибели.
Моя третья жена, Лавочница, как я ее, тоже в уме, называю. Леночка. Ее мне презентовала тоже «контора», как и первых двух. Аристократки меня не привлекали, хотя моя слава и гонорары баснословные привлекали ко мне многих женщин «голубых кровей». Но я-то знаю, что я – плебей. Так сказала мне моя Совесть. Я избегаю аристократок. Лавочницы – мой уровень. Первая жена – фотомодель, вторая – актриса, третья – тоже. В отличие от второй, которая снималась в телесериалах, третья играла на сцене театра и, по ее словам - она «знает техники, как удерживать зал». Не талантом, а техниками. «Лавочница». Лавочники – все продают и себя в том числе. И я, конечно, лавочник. Они с фельдфебелем очень хорошо ладят. Кстати, почему «фельдфебель»? У него всегда кто-то есть над ним, за ним. Сам ничего не может. Много телефонных трубок, всегда на связи с «конторой», что-то согласует, утверждает. О себе всегда – мы. И, я готов побиться об заклад, сделает самую большую гнусность легко и просто во имя этого «мы». Сам – слабо.
А я – мечтаю о «комсомолочке». Не верите? Однажды я ее встретил. И я подумал – что вот она, соломинка. И ухватился, как за спасительный круг. Встретил случайно в аэропорту. Мы столкнулись у стеклянных дверей, у нее упала сумка, я помог поднять по- джентельменски. Я безразлично скользнул взглядом по ее лицу, но вдруг замер – чистейшее лицо, целеустремленное, мечтающее взойти на Эверест, верящее в добрые идеи, победу мира и в торжество справедливости. Меня потянуло к ней с неимоверной силой. Все мое нутро всколыхнулось и завибрировало, словно в детстве при виде именинного торта.
Я принюхался – от нее пахло сосновыми шишками и мармеладом. «Комсомолочка» удивленно вскинула брови, заметив мою запинку.
- Ничего страшного, - сказала она. – Вы не виноваты. Я часто беру больше, чем мне нужно.
Фельдфебель подталкивал осторожно мой локоть сзади. А я не мог сдвинуться с места.
- Я – известный писатель – Б-ев- вдруг булькнуло что-то в моем горле. - Хотите, дам свой автограф? – мне было до коликов стыдно, но просто так отпустить ее я уже не мог.
Она с живым интересом посмотрела на меня, рассматривая, как ребенок игрушку в магазине. Было видно, что она понятия не имеет, кто я. Это было странно, реклама «конторы» работала безперебойно, уверенно, и буклеты, плакаты, бигборды с моими лицами, и обложками моих книг были повсюду, как разбросанные чертовы «кости».
- Извините, не читала, - она зарумянилась, смутившись.
- Шура! Шура! - ее окликнул кто-то из рядом стоящей группы юношей и девушек.
- Извините, мне пора! – комсомолочка пожала плечами и убежала.
Мой мир перевернулся. Фельдфебель это тоже заметил, прикусил нижнюю губу и всю дорогу в машине молчал. Его тонкие усики под длинным носом топорщились, словно у таракана. Ситуация явно вышла из-под его контроля. Любовь – самая неуправляемая штука для «системы». Бороться с этой ситуацией невозможно, но можно, как сказал один классик, ее возглавить, чтобы управлять.
Фельдфебель быстро нашел ее адрес и устроил нашу встречу – все культурно, вежливо, в скромном ресторане на видном месте. Мы сидели за столиком и ели мороженое. Фельдфебель был где-то недалеко. Но меня это не волновало. Я сделал ей предложение, от которого она, конечно, не смогла отказаться. Остров. Остров, где она и ее друзья смогут жить, творить, мечтать, готовиться к путешествиям и воплощать все самое прекрасное, что им придет на ум.
Я несколько дней после той встречи в аэропорту думал, чем ее, эту чистую душу, привлечь. То, что она и ее друзья понятия не имели, кто я – это было мне только на руку. Они таким пошлым чтивом не интересовались и автором его, естественно, тоже. Зато они меня интересовали, до умопомрачения, до потери аппетита и сна. Они – это то, что я продал когда-то в себе и чтобы выжить сейчас, должен был как-то хотя бы прикоснуться к этому, пусть пока через других.
- Дядя Савва, - так она стала называть меня, выслушав мое предложение. – Я посоветуюсь с друзьями. Это – великолепно! – удивительно, она не искала подтверждений, не требовала никаких документов. «Комсомолочка» смотрела на меня во все глаза, видя во мне такую же чистую, искреннюю душу.
Они, согласились. Они приняли мое предложение. Это были мои деньги и я был волен распоряжаться ими, как хотел. Леночке было все равно, куда я вкладывал свои капиталы, ревновать к «комсомолочке» у «лавочницы» не было причины.
Я купил остров, я сделал там все, чтобы им было удобно – жить, творить, наслаждаться жизнью. Они там создали что-то вроде вольной коммуны. Я – не вмешивался. Я только отсчитывал деньги, которые раньше тратил на всякую мелочь – яхты, виллы, вечеринки.
Остров, казалось, рос, когда прибывал кто-то новый с такими же восторженными глазами и пылким сердцем. У них не было пьяных пирушек, они пели песни под гитару, они играли в волейбол и теннис настольный и большой. Они много читали и сами писали. Дом для библиотеки был самым большим на острове. Основу составили книги авторов, которые сожгли нацисты в тридцатых годах в Германии. «Островитяне» очень этим своим делом гордились и я вместе с ними. Наконец, мне стало чем гордиться.
Они разбили сад с персиками, вишнями, мандаринами. На многочисленные голубые озера прилетало множество птиц – утки, журавли, фламинго, цапли. Здание для художественной галереи тоже оказалось не маленьким, что меня радовало несказанно. Остров кормил меня красотой и чистотой и я стал возрождаться. У меня даже закралась крамольная мысль найти того человека, кому я заплатил тем « иудо-векселем» за мою первую яхту, которая благополучно пошла на дно при первом же выходе в море. Грязные деньги.
И тут я увидел, как Фельдфебель передает какой-то конверт «комсомолочке». Я зарычал, как раненый зверь, я не мог допустить покупки еще одной души, я врезался между ними, как атомный ледокол. Они оба удивленно посмотрели на меня. Конверт упал из рук фельдфебеля на землю, из него выпал лист с чьим-то адресом.
- Я просила Вашего друга, Дядя Савва, узнать этот адрес для меня, - опять заалелась смущенно девушка.
Я отошел в сторону, сел за куст и заплакал. Нет, не вернуть тот вексель, да и зачем? Я грязен, до мозга костей очертился, везде вижу подлость и обман. Здесь – вожу хороводы, там – провожу время со жрецами «сатанистами». Что может быть порочнее и отвратительнее?
Шурочка стояла рядом.
- Дядя Савва, - она присела рядом и положила свою голову мне на плечо. – Мне кажется, я знаю, о чем вы там подумали. – она помолчала пару секунд. – В моей жизни было это. Да, - она тяжело вздохнула. – Однажды я продалась, за вексель. И я думала, что вернуть свою чистоту уже будет невозможно. Я даже была в этом уверена, – тут она посмотрела своими солнечными глазами на меня. – Я нашла тот вексель. И он сгорел в ярком пламени костра и все, что было связано с ним грязного. Вы верите мне, что это возможно?
Я был ошеломлен. Оказывается, не все так безнадежно? Ах, моя «комсомолочка», моя спасительница!
Ее позвали и она убежала…
Лена-Лавочница ждала меня в нашем особняке, серьезная и решительная с пачкой документов на развод. Третий развод – хорошее число. Я сразу подписал все, не глядя. Знал, фельдфебель своего, оно же и мое, не упустит. Она вышла, громко стуча по паркету каблуками. Тут мой взгляд зацепился за что-то странное – я подошел к рабочему столу «фельдфебеля» - нижний ящик отчего-то был открыт. Я заглянул внутрь – и не удивился. Чудеса стали реальностью в моей жизни. Там лежал, немного пожелтевший и слегка измятый тот самый иудо-вексель на те самые 2 млн. долларов. Я взял его и вынес во двор. Там разжег небольшой костер и сжег его, как советовала «комсомолочка». Я смотрел, как бумага сгорает, сгорают написанные на ней числа и буквы, что-то менялось, менялось во мне, вокруг. Когда огонь догорел совсем, на небе из синего ниоткуда появилась тучка, и пошел дождь. Потоки воды унесли и пепел. Тучка ушла, зеленая трава на газоне радовала глаз умытостью и чистотой первозданной. Солнце отражалось в каждой капельке, торжествуя над прошлым. Я вошел в дом, который немного уменьшился в размере, прошел в кабинет – и не увидел на полках ни одной своей пошлой книги. Стояло несколько экземпляров самой первой, той, чистой. Не было и стола «фельдфебеля». На диване в углу у открытого окна сидела «комсомолочка» в домашнем костюме и увлеченно читала что-то.
- Ты знаешь, - вдруг сказала она, увидев меня. – Это будет твой второй великолепный роман! Библиотека Острова пополнится! Я так рада! Ты – гений, талантище, мой любимый муж!
«Не лавочник!» - пронеслось у меня в голове. И я облегченно вздохнул.
В зеркале я увидел свое лицо и впервые за много-много лет не ужаснулся. Мне оно понравилось, я даже залюбовался им, творением господним. Шура дернула меня за ухо – На меня смотри!
Мы рассмеялись. Чистота вернулась в мой дом. Наш дом. Тени прошлого исчезли – мы любили, мы жили, нам вдвоем было хорошо на своем «Острове», конечно, с друзьями и единомышленниками. Как без них? А где-то рядом празднично звучал колокольный церковный перезвон.
2023г.