Подземный город
Глава 2 Юля
Архив был на Охримовой горе. В тот день Юля шла на работу в архив, как обычно – клацая каблуками и думая о своём образе на пятницу «В пятницу лучше бы одеться как-то посвободнее, может даже кеды с… нет, кеды – это уж слишком… Free Friday в архиве не поймут, точно, хотя и Smart Casual им вряд ли о чём-то скажет». Друзья («ну то есть какие они ей друзья, но так говорят, неважно») приглашали её на следующих выходных куда-то на природу («там одна с работы со своим каким-то парнем, и там ещё какие-то их знакомые, и какой-то день рождения у кого-то, что ли») и вот тоже надо было обдумать, как одеться.
Юля любила принимать различные образы. Даже трудно сказать, когда это началось, наверное, в школе ещё. В школе она училась хорошо, хотя никогда для этого не старалась. Всё ей давалось не просто легко, а вообще без усилий. Участвовала во всех олимпиадах и самодеятельности, занималась в разных кружках, но всё очень быстро надоедало, потому что всё было слишком просто для неё. При этом природа наделила ей не только интеллектом, но и безукоризненной внешностью, отчего она очень рано поняла своё превосходство над другими, но и так же рано потеряла всякий интерес к жизни. Она была уверена, что создана для абсолютно другой жизни, но не создана для той работы, которой требует достижение такой жизни. Раз высокий достаток и почитание не были данностью, то и опускаться до борьбы с ними (так она называла всех остальных людей) ей не хотелось. Она была уверена, что всё само собой как-то устроится.
После школы надо было куда-то поступать, но ехать она куда-либо наотрез отказалась, потому что было неинтересно, и она поступила в местный ВУЗ на иняз – близко от дома и вроде как чем-то занят. Нет, учительницей она становиться не стремилась, но вся эта атмосфера иностранных языков будто приближали её к какой-то иной – не такой серой, скучной и знакомой жизни, какая была здесь.
В универе считали её высокомерной, зазнайкой, но нет, она не была такой. Она просто знала себе цену. Девочки были: та страшненькая, та совсем недалёкая, а бывало и то и другое. Юля же была справедливо уверена, что наше окружение определяет нашу сущность – состоим из того, что едим. И ей не хотелось есть комплексы этих девочек, их обывательские мечты, их скудные вкусы, потому что ей не хотелось состоять из этого всего. Ей не хотелось становиться частью этой массы, она была выше этого, а масса действовала незаметно: они делали вид, что хотят дружить, а потом незаметно лишали тебя воли и навязывали тебе свой образ мысли, и ты уже находила нормальным то, что в другой ситуации представлялось таким убогим, от которого бежать нужно... И оттого у Юли никогда не было близких подруг. Нет, она была хороша со всеми, старалась не опускаться ни до каких конфликтов, но близко ни с кем не сходилась. Ей даже больше нравилось дружить с парнями: с ними не нужно было обсуждать обычные вещи и оттого можно было держаться на дистанции недосягаемой. Парни восхищались, а девочки завидовали, поэтому мужчины выигрывали, безусловно, в её глазах.
Один раз она, однако, очень опрометчиво поддалась этому влиянию. Было это ещё в университете: она вышла замуж. Обычный мальчик, ничего особенного, просто оказался рядом. Вот как-то непонятно просто захотелось побыть в таком образе. Захотелось окунуться в эту атмосферу подготовки и как-то пожить хоть какое-то время в таком мире, который придумываешь ты, в чём-то проявить вкус, чтобы это стало центром внимания. С одной стороны и понимала, что они это всё равно не оценят, но хотелось даже немного, чтобы позавидовали, чтобы ещё раз поняли, что есть они и есть Она. Потом же это продлилось некоторое время и после свадьбы: была получена определённая свобода от родительской опеки и можно было как-то по-своему обустроить своё жилище, но уже на этом этапе возник вопрос денег. То есть, он зарабатывал что-то, конечно, но этого едва бы хватило даже на миллионную часть того, что приходило в голову, а значит, вкус её опять оставался не в удел, а значит всё так, как и было… Но нет, даже хуже стало: теперь родители иногда как-то странно пытались не замечать её прозрачных намёков, что всё мол старое и одеть нечего и ещё что-то где-то такое классное видела…
И с ним как-то не совсем так, как представлялось: ходит на какую-то бессмысленную копеечную работу, ночью спит и что вообще такое он? Хотя бы какое-то понимание есть у него, что он обладатель незаслуженного счастья, что она ему просто подарила себя, что не было ни усилий, ни заслуг его, что он – каприз, он – тень? Так почему же он не ценит этого и не делает всё для того, чтобы не потерять этот дар судьбы? Почему же хотя бы в эти вечера, когда он дома, не старается оправдать своё существование в её жизни вниманием? И так теперь навсегда, до конца, всё? Она начала становиться раздражительной от этих мыслей уже в первый месяц, а когда от него начали поступать какие-то претензии относительно её личной жизни, это вывело её из себя окончательно.
Развелись через три месяца после свадьбы. К родителям возвращаться не хотелось, за квартиру они платить отказывались, он – тоже. Да и не нужно ей было ничего от этого ничтожества, если бы и было у него что-то. Он ей испортил жизнь! Конечно, всё осталось прежним: молодость и красота, и вкус, и она такая же, но теперь есть этот идиотский штамп: была замужем, в разводе. Во-первых, это как-то старит сразу, во-вторых просто обидно: уже не золушка, не самородок, а какой-то second hand, и если бы хоть в разводе с кем-то выдающимся или состоятельным, а такое бессмысленное пятно... Да, он просто пятно, и в её жизни и вообще в жизни. Почему должна она теперь терпеть это унижение из-за какого-то ничтожества? Она даже решила скрывать это, и поменять паспорт, и чтобы унизить его хоть как-то просила заплатить за процедуру, и потом просила, чтобы он тоже поменял паспорт и чтобы отдал ей все фотографии, где они вместе, чтоб никто не узнал. Вообще очень хотелось унизить его как-то, отомстить как-то… Но потом просто решила делать вид, что никогда его и не знала и даже не здороваться, не стоит он того.
Нельзя сказать, чтобы ей вообще мужчины не нравились, она понимала, что физически является вполне обычным человеком и оттого становилось ещё обиднее. Никого нормального, в этом она была всё более уверена, в этом городишке – в этой дыре – нет. Нет, есть, конечно, но они все или женаты, или с кем-то, да и где их встретишь, вообще? По улицам они гуляют, в клубы не ходят… Лучшие годы проходили, а в сказки верилось всё меньше. Встречались и неплохие парни: и симпатичные и с чувством юмора (чувство юмора хоть как-то скрашивало их примитивизм); бывало, что и встречались с кем-то, отдыхали где-то, бывало, что и до близости доходило, но не систематически и всерьёз она это не воспринимала – ну что с них толку? Это как туры выходного дня, или поход с палаткой и комарами – лучше, чем дома, но хотелось в кругосветное путешествие.
Если хочешь поймать большую рыбу, её нужно искать в большой реке. Так она решила и на 4-м курсе поехала за границу на практику. Вообще, все студенческие заграничные практики сводились в той или иной форме к физическому труду с некоторой экономией на налогах и зарплате для иностранных работодателей. Многие студенты старались остаться, многие оставались: с надеждой стать там своими, переучиться, прижиться, найти работу получше, выйти замуж. У некоторых получалось, у других нет, но в любом случае, она поняла сразу, что ни быстро, ни легко это не получится. Нужно было постоянно работать, делать то, что тебе абсолютно не нравилось. Познания её в языке вовсе не делали никаких преференций, все в Германии говорят по-немецки, а в Англии все говорят по-английски. Более того, книжный, отчасти по советским учебникам с акцентом язык вкупе с работой, которой местные не хотели заниматься, делали её не только непривлекательной внешне, но и будто интеллектуально неполноценной. Не было там ни малейшей надежды на признание её превосходства над остальными, о чём она столько мечтала. Это было очередным величайшим разочарованием. Работать учителем? Абсурд (вспомнить только мальчиков из её класса и представить себя на месте тех учителей). Что делать дальше, ведь нужно же что-то делать?.. Нужно было взять паузу, нужно было всё обдумать.
Вернулась домой, доучилась, сидела дома. Ни с кем особо не общалась, кроме одной, правда, знакомой. Она поехала в столицу и убеждала «Юльку» последовать её примеру, снимать, мол, квартиру вместе и вообще, что там делать в той дыре… Юля не захотела. Она пришла к заключению, что в столице всё было тоже плохо. После окончания учёбы, она открыла для себя, что она ничего-то особо и не умеет, поэтому рассчитывать на какую-либо карьеру было безосновательно – просто даже начать не с чего было. Работа была, но не столь высоко оплачиваемая, а за жильё нужно было платить много, да и вообще… ни времени, ни денег свободных не оставалось и там тоже встречались только симпатичные и с чувством юмора… уж лучше здесь, пока родители терпят.
А потом она устроилась в архив – помогли родственники. Зарплаты в бюджетной сфере были мизерные, но попасть туда на работу отчего-то всё равно можно было только по знакомству. Поначалу это предложение её насмешило, но потом подумала – всё равно лучше, чем дома. К тому же хотелось бывать где-то среди людей, чтобы тебя видели, и был повод накраситься и одеться и каждый день идти куда-то. И потом – ей очень понравился этот её новый образ: она старалась придерживаться делового стиля, и было как на практике в школе – солидно и по имени-отчеству, только без учеников; и с коллегами не обязательно было дружить, а можно было придерживаться субординации, продолжая выделять себя. Когда шла утром на работу, представляла себя глазами других, якобы она некая очень серьёзная и озабоченная особа. Ну и пусть платят копейки, она не за тем на работу ходит. По крайней мере, она могла выглядеть так, как хотелось и чувствовать себя социально выше многих других.
И в тот день она подвернула ногу и чуть не сломала каблук из-за каких-то кирпичей, которых она раньше там никогда не замечала. Вот шла, как обычно, и вместо асфальта какие-то обломки. Нет, дорог у них и так не было нормальных, но чтоб такое… И потом какой-то странный голос спросил про каблук. Вначале думала, что показалось, но потом оно ещё что-то пролепетало, мол в подвале, не может наружу выйти. И ей стало даже интересно, как они могут быть бессильны и как они вообще выживают, если им столько усилий необходимо для этого прилагать.
- Так, а как вы вошли в этот подвал – так и выходите. Вас что, там закрыли?
- Ну не закрыли, не совсем, там стену выстроили, причём давно очень, не знаю как объяснить…
- Давно? Так вы сколько уже в этом подвале?
- В подвале я только несколько часов, но стене уже пару лет, не менее... Хотя вчера её ещё не было…
- Так, давайте быстрее, как вы туда попали?
- Справа, если обойдёте, там была дверь, а теперь стена, да вы сами посмотрите…
- Справа? Идите к этой двери сейчас. Жду там одну минуту, потом звоню в милицию, или в скорую вас лучше… Время пошло, короче.
Николай направился в предбанник. Стены уже не было, был только мусор. И стоя по ту сторону этого мусора стояла Юля и с тем же удивлённым отвращением наблюдала, как он выползает сквозь щель в двери под лестницей.
Наблюдала Юля крайне странного субъекта. На бездомного он похож не был, но всё же весь грязный, какой-то изорванный рукав, а из кармана торчала какая-то странная пыльная бутылка.
- А что вы пьёте такое? – спросила она всерьёз заинтересовавшись странного вида бутылкой, таких она раньше не видела.
- Да это я не пил, это нашёл в подвале здесь…
- Вы её не сдадите, такие теперь не принимают. – улыбнулась.
Николай не нашёлся, как отшутиться в ответ и начал бормотать:
- Спасибо Вам большое. Не знаю, как это всё вышло… была стена, я зашёл посмотреть вчера…
- Да ладно, хватит, к врачу сходите, а то какой-то вы странный немного. До свидания.
На этом разговор их был окончен. Юля ушла в архив, размышляя об этом странном больном человеке и о том, что если здесь и случается что-то интересное, то обязательно это связано с каким-то пьянством.
Николай же отправился домой какими-то дворами, но вскоре сел в такси, поскольку прохожие крайне неодобрительно его осматривали, и времени оставалось уже мало.
Житомир, июнь 2016