Хведрунг в Цепи
- Знаешь, Сигюн, а мне ведь столько раз говорили, что я - неправ, что я - лгун, что я - зло. Жалкие. Они так привыкли быть на высоте, они так полюбили свои титулы и побрякушки, что не видели ничего святого, только цены, только наряды, только вершины, да. Совсем, совсем забыли о том, куда уходят корни, - в тот миг мне казалось, что хуже просто быть не может, - но ничего, ничего страшного, Сигюн! Скоро… скоро всё изменится...
Сигюн повернула ко мне голову и участливо вздохнула. Яд продолжал капать, он капал прямо мне в глаза. Проклятая, проклятая Скади!
- О, как же я её ненавижу, ты не представляешь, – обессиленным хрипом я выдал свои мысли. Впрочем, Сигюн была далеко не глупа, она сразу поняла, на кого я так зол и кому желаю страшной смерти.
- Но ты сам выбрал свою дорогу, Хведрунг. О чём теперь жалеть? Скади поступила так, как велел ей долг.
Яд неумолимо капал.
- Что? – ярость клокотала во мне, вырывалась зверем на свободу, - Ты хоть понимаешь, что сейчас сказала?!
Связанный, обесславленный, выставленный на смех, презираемый асами, я стоял, раскинув руки, и смотрел прямо в небо, где тысячами красных огоньков, переспелых окровавленных ягод горели звёзды, спасённые моей рукой. Слепые, слепые боги! Они ошиблись, там где я не колебался ни секунды…
- Похоже, пора и тебе узнать правду, да? Правду о том, зачем умер ас Бальдр и для чего Хель забрала его в царство мёртвых.
Сигюн удивлённо приоткрыла рот, но тут же совладала со своим изумлением и кивнула. Минутой позже, она уже сидела возле моих ног, тихая словно ребёнок, и даже змея, медленно жёгшая меня дотла каплями бесконечной смерти, на время умерила свой пыл и уснула. Теперь, я мог говорить, не сбиваясь.
- Хёд знал, куда стреляет, - я пытался не ухмыляться, объясняя. Всё-таки, она должна была поверить мне, она должна была, несмотря ни на что, - и то, что он был ослеплён – не более чем сказка для смертных.
- Но…
- Бальдр знал, что умрёт, - слова давались мне с трудом. Как-никак, а морозный ветер начисто выбил их из моей глотки, - он добровольно стал под эту стрелу.
- Невозможно, - Сигюн ошеломлённо отодвинулась от меня. Змея тревожно зашевелилась, кольца свивались над моей головой, пятная ядом рыжие пряди волос, - ты всё врёшь…
- Бог двуличия, коварства и хитрости, так они меня называют? – вспомнил я, не то с насмешкой, не то с презрением, - Говорят, сын Имира, отца ледяных великанов, не способен быть честным, ибо затмевается разум его снегом, а в душе царит пустота, верно? Видимо, мы с Одином как-то сразу не сладили, как думаешь? - по старой привычке, я хотел было махнуть рукой, но с горечью вздохнул, вспомнив о своих «цепях». У меня больше не было возможности освободиться.
Сигюн пожала плечами. Мой вопрос остался без ответа.
- Слушай же дальше, - продолжал тем временем я. Мне приходилось постоянно прислушиваться к скалам – ведь вдруг, кому-либо постороннему захотелось подслушать мою исповедь? – Бальдр и Хёд родились от Одина. Никто кроме них не мог видеть, каким он был изначально и каким становился, как менялся. Да, он по-прежнему хранил спокойствие во всех мирах и держал власть крепко и строго, но изменения происходили с ним слишком, слишком быстро и сулили вскоре погубить нас всех. Однажды, Бальдр пришёл ко мне. О, Бальдр, бог света и весны! Много всего он натворил, этот чудак…
Змея не торопилась пробуждаться. В кой-то веки и я, и Сигюн могли отдохнуть, пока остальные, довольные, весёлые, счастливые – наслаждались праздником, что имел у них привычку длиться целую вечность.
- Вечность быстро заканчивается, - я склонил голову, подбородок упёрся в тугую ткань на шее, - и время пира неумолимо истекает. Кап… один… кап… два… чувствуешь? Как песок… как песчинки. Песчинки падают, боги кушают. Смешно же?
- Так что с Бальдром, Хведрунг? Ты не договорил…
- С ним-то всё отлично, он вскоре вернётся. Но цена моего заточения себя оправдала. По крайней мере, я показал всем богам истинную суть вещей. «Локи! - говорил Бальдр, - так больше не может продолжаться! Мы стоим на месте, мы живём прошлым – Один следует своей жадности и гордыни, выбирая врагов и союзников, а мы топчемся на пороге, не находя собственного смысла! Я, Хёд, остальные… что нам делать? Помоги мне…»
- Он ненавидел отца? – глаза Сигюн блестели от горьких слёз, - Но ведь Фригг, Один, они так его любили, так о нём заботились! Фригг, она… она всю землю оббегала, умоляя существа живые не убивать его! Колени ободрала, локти ободрала! А Один, он знаешь, какой был? Он сразу принялся виновников искать, всех поднял на ноги, всё сделал, за Хель посылал, чтобы вернуть обратно сына! Как ты можешь так издеваться над памятью Бальдра?
- Весна – гонец перемен, - не слушая глупый лепет, продолжал я, - перемены приводят в движение мироздание, они развивают умы и чувства, они придают нам жизненные силы. Чем дольше мы томимся осенью или зимой, что не заканчивается, тем скорее мы умираем. Неважно, ас ты, ван или ледяной – застой равнозначен энтропии, энтропия же равнозначная смерти.
Ветер бил мне в лицо, наполняя прохладой лёгкие. Волосы взметнулись и упали копной на лоб, по щекам текли скупые слёзы. Нет, мне не было ни больно, ни обидно, но что-то тоскливое и острое вонзилось мне прямо в сердце, и я вспомнил к несчастью, что всё ещё нахожусь здесь, у скалы, привязанный на сотни лет, пока не наступит тот миг, что оправдает, наконец, моё страшное ожидание. Недолго уже спать Ёрмунганду. Недолго уже томиться мнимой властью Хель. Да и Фенрир не будет сидеть в цепи вечно. Глейпнир не выдержит его мощь, он непременно упадёт и разобьётся на тысячи осколков. Тогда, будут властвовать другие.
- Бальдр пришёл ко мне, ведь знал, что я его пойму, - бессильно сжимая кулаки, заканчивал повествовать я, - вместе, мы решили, что пора раскачать равновесие. Пора дать трещину. Равновесие звучит как что-то поистине грандиозное, но только потому, что никто не знает его истинного значения. Это вечная, вечная тоска, Сигюн. Это прах надежд, это одинаковость. Незачем цепляться за то, что уже стало историей. Нужно двигаться вперёд, пока не откроются такие виды, что можно будет сказать уверенно – вот он, день, в котором я паду, уступая путь другим. Пусть смотрят. Пусть видят. Пусть знают. Я сказал Бальдру всё, что думал по этому поводу – и об Одине, и о его власти, и о порядке асов, что царит вне пределов смерти. И это я… я подкупил Вёльву. Она напророчила многие дела, и я был действительно рад, что асы оповещены о приближении грядущего. Это, согласно моим расчётам, должно было заставить их меняться, перевоплощаться, - я горько улыбнулся, - но что, по-твоему, произошло? Все жили, как раньше. Дальше так не могло продолжаться...
- И ты выстрелил в него? Убил Бальдра? Ты, ты ведь сам признался на пире Эгира, ты бежал, – Сигюн обняла меня, прижалась к щеке лицом и поцеловала, но я не мог подарить ей в ответ своё тепло. Ледяной, я не имел его в принципе; слабые же осколки моих прежних чувств обратило в пепел заключение. Так уже бывает, что даже бог обмана может меняться… даже бог обмана… меняться...
- Выстрелил Хёд, как и положено. Вся ненависть упала на меня, иначе просто нельзя было бы разделить весы. Не хватало единственного толчка, чтобы всё сработало. Пойми правильно, Сигюн, пойми правильно и не обессудь – они всегда ненавидели меня, эти старые боги. Они, возможно, ненавидели и Бальдра, и скрывали это, лишь страшась Одина и Тора. Но расплата приходит за всеми, не так ли?
Левый глаз змеи внимательно изучал меня. Пасть приоткрылась.
- Для тебя снова найдётся работа, Сигюн, - предчувствуя новую вспышку боли, шепнул я. Сигюн, дрожащей рукой, уже держала над моей головой чашу, - как и для Ёрмунганда, и для Хель, и для Фенрира, и для прочих… наше с Бальдром маленькое представление обнажило простую истину – боги смертны. А раз так, изменения наступят в независимости от того, хочет Один лицезреть их или нет. Но тебе я скажу ещё одно, пока в конец не передумал, - я собрался с мыслями, - однажды, Бальдр возвратится. Пророчество гласит, что наступит день возмездия, день страшной битвы, в которой падут все: падут Один и Тор, падёт Тюр, падут мои дети… паду я… но весна, - в моих глазах зажглась робкая надежда, - да, Хель сохранит его и обезопасит, пока Рагнарёк не очистит миры - весна должна жить, Сигюн, она должна наступать, и перевоплощать, и совершенствовать…
Змея служит своей цели, мы с Сигюн - своей. Одноглазый старик Один сидит на своём троне и думает о будущих победах. Пускай себе думает, пускай мечтает. Колокол уже прогремел, голоса были услышаны. И если то, что я предвидел – правда, скоро всё изменится к лучшему, всё изменится.
- Твой любимый Хведрунг уже не ошибается, - ласково напомнил я, - о, нет, Сигюн, только не в этот раз…
5 июня