Жертва
* * *
- Я же просил найти для неё другой парик! Длинные светлые волосы! К чему эти рыжие лохмы? - Фотограф гневно отчитывал молоденькую ассистентку.
- Извините, Иван Генрихович, сейчас всё сделаю.
- Время — деньги, дорогуша. Знаешь, сколько девочек охотно займёт твоё место. Вот хотя бы наша модель. Жанна, вы не замёрзли?
Лежащая на полу девушка в белом платье и рыжем парике приподнялась:
- Нет, Иван Генрихович. Только свет в глаза.
- Ничего, сейчас оденешь другой парик, сделаю пару кадров, и всё. А глазки не открывай. Ты же у нас всё равно мёртвая.
Режущий свет софитов, или как там называют эти лампы, ощущался и сквозь веки.
Жанна лежала на пыльном линолеуме. Над ней застыла искривленная, нарочито измазанная чёрной краской, якобы закопчённая, люстра.
- Иван Генрихович, - вступил в разговор четвёртый человек, находившийся в комнате, точнее, прислонившийся плечом к притолоке двери и до сей поры молчаливо наблюдавший процесс фотосессии. - Я уважаю вашу профессиональную точку зрения. Но мне кажется, это фото рискует показаться кадром из голливудского триллера. Белокурая красавица в коротком платье на грязном полу.
- Павел Анатольевич, я хочу передать юность и чистоту жертвы, это всегда вызывает сочувствие. - Пояснил фотограф. Его ассистентка в это время поправляла на голове Жанны новый парик, красиво разбросала его пряди по линолеуму.
Павел Анатольевич равнодушно скользнул взглядом по длинным ногам Жанны, по её распластанному телу, она поспешно зажмурила глаза.
Этот высокий плечистый мужчина с незапоминающимся лицом пару дней назад позвонил ей, сославшись на общую знакомую — редактора газеты, куда Жанна сдавала заметки. С редакторшей, пожилой дамой, у Жанны установились дружеские отношения, и та знала, что девушка нуждается в деньгах. Сначала, когда мужчина строго заметил, что о своём участии в съемках Жанна должна молчать, иначе будут последствия, она решила, что придётся фотографироваться для какого-нибудь гнусного порносайта, где пасутся извращенцы. Внушительная сумма обещанного гонорара удивила. Как отрекомендовала её редактор? Чем могла заинтересовать девушка, пусть стройная, но с обычной внешностью? Короткие тёмные волосы, карие глаза, чуть вздёрнутый нос — ничего впечатляющего. Или она не ценит себя?
Как бы то ни было, в деньгах Жанна нуждалась. Жила она в общежитии одного из одесских вузов, в комнате с ободранными обоями, которые она с Димкой, своим парнем, на пять лет моложе, всё собиралась переклеить. Димка ушёл. Не в мир иной, а просто в другую комнату, которую занимал прежде с двумя однокурсниками. А в этой, выделенной добросердечным комендантом, Жанна, после ссоры с другом, осталась одна. Денег у неё всегда было от и до, но она не согласилась бы на что угодно ради подачки, поэтому на фотосессию шла с неспокойным сердцем. Но всё оказалось прозаично — захламленный номер гостиницы на окраине, мутное широкое окно, закопчённая люстра. И она, должная изображать мёртвую.
Павел Анатольевич продолжал объяснять фотографу.
- Лаконичная композиция, без этих, рассеивающих внимание, тряпок и газет. Юность, чистота? Слишком часто тиражируются. Нам нужна трагедия. Чтобы мир увидел — перед нами настоящий фашизм, враг самой жизни. Убитая должна быть беременной.
У Жанны заколотилось сердце — откуда этот Павел Анатольевич знает, что она беременна? Ведь никому не говорила. Или это совпадение?
- У вас среди риквизита есть что-то, положить под одежду? Жанна, встаньте, снимите этот белобрысый парик, ничто не должно отвлекать зрителя от главного факта — погиб нерождённый ребёнок.
- Живот мы можем потом нарисовать в фотошопе. - Пояснил фотограф.
- Действительно. Жанна, встаньте возле стола и потом откиньтесь навзничь на него.
- Что за неестественная поза, - удивился Иван Генрихович, но наткнувшись на холодный взгляд Павла Анатольевича, спорить не стал. - Давайте попробуем.
И Жанна, в принесенной ассистенкой длинной юбке и нелепой пестрядинной кофте, в каких ходят на привоз тётушки предпенсионного возраста, откинувшись на стол, но каблуками упираясь в пол, замерла, прогнувшись до боли в пояснице. Мелькнула мысль: «Действительно, извращенцы». Через несколько минут она покинула студию, засовывая в сумочку несколько стодолларовых купюр. Но будущее уже не казалось беспросветным. Димка, конечно, вернётся, узнав о ребёнке, он ведь сам говорил, что будет не против, если она залетит. Они распишутся. Родители Димки всегда ему помогали, люди обеспеченные. Да и сам он иногда подрабатывал. Но главное, что они любят друг друга, а милые бранятся — только тешатся.
Ночью она долго не могла заснуть, размышляя о будущем ребёнке. Может быть, это мальчик. И она сразу представила его, почему-то уже пяти-шестилетним, с непокорными тёмными кудряшками и округлым личиком, с нравом самостоятельным и упрямым. А если девочка? Дочка Жанниной мечты выглядела тихим голубоглазым ангелом с льняными локонами, хотя Жанна понимала, что если и она и Димка темноволосые, белокурому ребёнку взяться неоткуда. Жанна представила Димку попеременно с дочкой и сыном на руках, отцовство было ему к лицу. Она разумно потратила деньги на одежду для беременных и фрукты — сейчас особенно нужны витамины, а пару сотен отложила. Зазвала Димку на чай, и на столе ненароком оставила журнал «Мама и малыш». В общем, в тот же день помирились и Димка перетащил свои шмотки обратно. Жанне и нужно было простое семейное счастье. Заметки стала сочинять на темы детского воспитания, домоводства и психологии отношений. Она намеревалась расти как журналист — современная женщина должна реализовать себя не только в семье. Просматривая в интернете сайты, Жанна отдавала предпочтение российским, поскольку украинский язык знала плохо. Читая рассказы и заметки, убеждалась, что может ничуть не хуже многих авторов выразить свои мысли.
Ровное течение жизни нарушила новость о пожаре в Доме Профсоюзов. Точнее, событие прошло бы мимо Жанны, как игнорировала она все перипетии на киевском Майдане, но как-то Димка, прокручивающий ленту Фейсбука, воскликнул:
- Ты посмотри, какая жуть. Даже беременную убили.
Жанна мелком глянула на экран, она в это время на другом столике, у окна, резала салат, и чуть палец себе не отчекрыжила. Не ожидала, что её фото всплывёт при таких обстоятельствах. Среди других мертвецов. А они-то настоящие? Наверное, да. Но, может быть, не все? Кофта мёртвой Жанны на фото была задрана, оголяя выпуклый белесый живот — отретушировали в фотошопе.
Возмущённой Жанне захотелось войти в интернет и опровергнуть увиденное, но она понимала, что это не останется безнаказанным. Она легла в постель, глядя в спину Димке, который сидел на таберете за компом, и задумалась. Если её сфотографировали месяц назад, значит, сценарий трагедии был известен кому-то заранее, и этих людей представлял Павел Анатольевич с равнодушным взглядом и лицом, оставшимся в её памяти как мутное пятно. Его телефон... сначала Жанна думала позвонить ему, обвинить, сказать, что она всё понимает и настаивает, чтобы прозвучало опровержение. Пусть немедленно уберут её фото из интернета. Потом пришла мысль обратиться к фотографу. Но, разумеется, её остановил страх. Она всегда была вне политики, и останется вне политики, так спокойнее. Кстати, редакторша когда-то расспрашивала Жанну о фотосессии, но та предусмотрительно правды не рассказала, возможно, так Павел Анатольевич проверял умение своей фотомодели молчать.
Жанне стало неуютно заглядывать в социальные сети. Даже в сообществах будущих мамочек обсуждали ужасное фото и проклинали убийц беременной одесситки, которая поплатилась за свою любовь к России. Или просто оказалась не в том месте не в то время. Простая служащая, павшая жертвой разборок двух противоборствующих сил. Даже двух стран.
Жанна погружалась в вязкую атмосферу выяснения, кто виноват в гибели людей, кто начал первым. Сторонники сепаратистов проклинали защитников единой Украины, вычисляли разливавших коктейли Молотова и описывали зверства под прикрытием пожара. А их оппоненты то приводили в пример, как спасали людей из горящего Дома, то, заявляли, что избавили Одессу от большей беды, и якобы всё началось с нападения сепаратистов на мирное шествие болельщиков, когда погибли шесть ребят, вооруженных только украинскими флагами. После таких издевательств толпа и погнала бандитов. Жанна не знала, кому верить. Потому что видела и с той и с другой стороны искренних, пускай и обозлённых людей, но помнила, что есть третья сила, заинтересованная в конфликте, которая явилась ей на миг в импровизированной фотостудии.
Куда бы не заходила Жанна — в Контакт ли, в Фейсбук, в Одноклассники, всюду был сгоревший Дом Профсоюзов и она, изломанно запрокинувшаяся на стол в пошлой кофте, в длинной старушечьей юбке, с голым белым животом, выпяченным напоказ.
- В списке опознанных людей беременная не значится. Где её тело? Почему до сих пор не названо имя? Дотошные журналисты наверняка обсосали бы эти факты со всех сторон, съездили на похороны несчастной, взяли интервью у её родственников. Если бы она существовала в реальности... Жанна регистрировалась под чужими именами и задавала эти вопросы, но в ответ получала брань. Димка, не понимая, почему Жанна постоянно сидит в Сети, стал проявлять недовольство, а потом подозревать её в том, что закрутила виртуальный роман с каким-нибудь френдом. Как-то она оставила открытым аккаунт в Фейсбук, и Димка прочитал её спор в сообществе.
- Ты чего это, мать, в политику ударилась? Давай-ка подальше от всего этого. Пусть другие бесятся, а наше дело — сторона. Там разборки олигархов, на какую сторону не стань.
Димка, серьёзный не по возрасту, считал, что главное — жить для себя.
- Убийца беременной в Доме Профсоюзов опознан, - сообщал сайт «Антифашист».
- Она работала там уборщицей, - информировал другой.
- Задушена проводом от чайника, - уточнял третий.
Жанна видела, как на российских сайтах агитируют молодёжь ехать в Украину, чтобы отплатить за убитых в Доме Профсоюзов, отомстить за неизвестную женщину и её нерождённого ребенка. Порой в спорах с россиянами ей казалось, что она стоит перед поднявшейся волной цунами, которая вот-вот обрушится и сметёт её потоком злобы и лжи, а потом и всю Украину.
Жанна стала подумывать о визите к психологу, но сие было студентке не по карману. Да и после откровений незнакомому человеку ею наверняка заинтересовались бы украинские спецслужбы — вряд ли психолог станет молчать, как священник. И Жанна окажется подельником неизвестных авантюристов.
А не исповедаться ли в церкви? Но на чьей стороне окажется священник? Жанна читала, что некоторые из них поддерживают сепаратистов и едва ли сами не хранят оружие. Тогда российские спецслужбы, в свою очередь, возьмут её на заметку.
Жанна чувствовала себя беззащитной. Она бы доверилась Димке, но мысль о безопасности ребёнка заставляла неметь. К тому же ей стала чудится слежка. Жанна понимала, что никому не интересна, но обостренное внимание людей к проклятой фотографии заставляло чувствовать себя в центре внимания. Она всё время была настороже, и открывала дверь, только спросив, кто там, а потом и вовсе сказала Димке, что времена нынче опасные и пусть будет условный стук — три удара, пауза, потом снова три удара. И пусть по мобильнику предупреждает перед приходом. Димка посмотрел на неё озадаченно, словно сомневался в здравом уме сожительницы. О свадьбе он давно не упоминал. Жанна стала нервной, дёрганой, постоянно огрызалась на Димку, не было настроения кропотливо выстраивать отношения, вить гнёздышко. Однажды проснулась, а на простыне кровавое пятно. Димка был на ночном дежурстве. Утром в больнице сказали, что произошёл выкидыш и придётся делать чистку. Жанна восприняла случившееся как волю судьбы — она же мёртвая, вместе с ребёнком, на том фото. А сколько времени отпущено ей в реальности? Димке она объявила о произошедшем спокойно, и добавила, что им лучше расстаться. Погружённая в свой печальный мир, воспринимала его внимание и сочувствие как бремя.
Она увлеклась песнями, где говорилось о смерти, обречённости и бессмысленности существования. Как-то сходила к Дому Профсоюзов, туда, где якобы умерла, и оставила цветы. После этого ей стало казаться, что она снова беременна. Опровержения врачей Жанна в расчёт не принимала. В ней что-то зрело. Она гладила свой плоский живот и думала о том, что из-за него так много ненависти между людьми. В нём теперь не обычный ребёнок, может быть, он даже не человек, не красная капелька, а огненный сгусток. По ночам воображала, чем станет для мира это существо, и говорила с тлеющим в её теле угольком.
Подруга дала таблетки от бессонницы, сказала, что когда у неё убили парня на юго-востоке, она постоянно плакала, но это средство помогает успокоиться. Таблетки действительно сразу погружали в сладостое забытьё, но через некоторое время дозу пришлось увеличить.
Летом она домой не поехала, не хотелось общаться с родными — суетливой бабушкой, любопытной сестрой, жалостливой мамой, которая наверняка почувствует неладное.
В августе Жанна несколько дней не выходила из своей комнаты и не отвечала на звонки Димки, надеявшегося на примирение. Наконец, он, встревоженный не на шутку, выбил дверь.
Стояла жара, и мёртвая Жанна лежала со вздувшимся животом.
